И иногда желание-знать приводит меня в тот журнал и говорит: смотри.
А там крупными глотками наливают боль, и не всякий раз удается отрешиться. Виновен?
Не сумел помочь. Не уберег. Не успел, прежде чем прозвучало: "Уходи, я сам". Не довел дело до конца.
Ушел. Потому что так было правильно.
И вылечился от боли этого "не могу общаться с тобой". И тысячу раз повторил себе, что человек всегда может только сам. И что "помочь до конца" невозможно. И нужен свой опыт - его не передашь. И все происходит только так, как происходит.
И я снова читаю. И там в разрывах туч сияет небо. И другие люди говорят то, что говорил когда-то я. И их - слышат. И я понимаю, что я болван, который не смог сказать так, чтобы услышали, поняли, приняли. Дать так, чтобы взяли.
Мне плевать, что тогда было рано. Утешение в пользу бедных. Уже невозможно проверить, можно ли тогда было иначе.
И я могу прибить свою любовь на стенку и - плакать, танцевать, беситься или квасить - выбирай! Я даже не знаю, явь это или память? Но все меняется, и мне уже столько раз становилось все равно, а в тот журнал я по-прежнему иду, как на эшафот.
Не смог.
И сейчас, когда там дело идет на взлет, завертелась крамольная мысль: а не эгоистичная ли я скотина, которой важен не только результат, не только счастье чужой души, но и со-авторство в процессе? Иначе почему я так завидую тем, кто говорит то, что сказал бы я? Тем, кому можно говорить. Тем, кого любят.
Кажется, единственное, что дотягивается сюда из прошлого, - это вот эти редкие вспышки боли или резкой радостной улыбки. Вопросы, оставшиеся без ответа. Лица тех, кого я люблю, и кого мне, похоже, не суждено больше увидеть - хотя я приложу все старания к тому, чтобы это оказалось неправдой или перестало быть мучительным даже иногда. Стало жизнью или стало пеплом.